Ольга Елисеева - Нежная королева [= Хельви — королева Монсальвата]
— Ага, — без энтузиазма согласилась Хельви, — это после того, как вы попытались завернуть в нее тело покойного короля, и так закопать во рву. — она обернулась к Деми, чтоб дать пояснения. — Во время второй беотийской войны, Дагмар захватил на южном побережье город Изор, где был погребен Филипп, и приказал выбросить его труп из могилы. Когда мы отвоевали Изор, Симон попытался спрятать останки, поскольку и наши люди не настроены были щадить покойного государя, так он всем досадил еще при жизни. Папаша Ламфа вытащил портьеру буквально из-под земли, крича, что не позволит гробить хороший кусок бархата. Именно тогда я поняла, что сделаю его казначеем.
— Н-да. — протянул толстяк, сидевший справа от Харвея. — В этом наряде вы подписывали перемирье.
— Хорошо, что ты не заставил меня пустить покойницкий саван на ночные рубашки. — хмыкнула королева.
— Но меня он заставил строгать гроб! — возмутился д’Орсини. — Я в жизни до этого молотка в руках не держал! Я занозил ладонь так, что кровь хлестала, как после хорошего удара мечем. Кому сказать — позор один — мой первый шрам, — рыцарь потряс в воздухе рукой, — от рубанка!
— Десять лет прошло, он все мне простить не может! — запыхтел Ламфа. — По твоему хорошо хоронить короля без гроба? Хорошо? Вам благородным полезно заняться хоть какой-нибудь работой. Ничего не умеете, только драться!
— Помиритесь. — потребовала Хельви. — Я вас обоих люблю и, хотя тоже, как вы, рада поговорить о покойниках за свадебным столом, но не думаю, что лорду Деми приятна подобная тема.
— От чего же. — герцог отправил себе в рот оливку. — Почему бы и не о покойниках? Дело к ночи.
Пир шел своим чередом и гости уже начали хмелеть, когда лорд Босуорт, предусмотрительно согласившийся отсесть подальше от молодых, вдруг встал с места и с полным кубком в руках подошел к королеве. Он стоял напротив нее, глядя через стол прямо Хельви в лицо. Харвей почувствовал, как напряглась королева, ожидая от строптивого командира горцев какой-нибудь малоприятной выходки. Но произошло нечто совсем другое.
Дерлок поднял локоть на уровень плеча и в разом наступившей тишине зала затянул сильным, хотя уже и хмельным голосом:
За тех, кто уехал далеко,
За тех, кого нет на пиру
Мы чашу поднимем,
Пусть будет глубокой,
Пусть пляшет огонь на ветру!
Хельви тут же поднялась с места, держа бокал в руке:
За тех, кто достоин!
Да здравствует воин,
Свой меч, посвятивший добру!
Деми видел, как из-за столов разом встали все гранарцы. От знатных лордов до слуг у дверей. Они сделали шаг к стене, чтоб стулья и скамьи не мешали им. В правой руке каждый держал кубок, а левую, свободную, положил на плечо соседа. Образовалась огромная цепь, охватившая весь зал и покачивавшаяся в такт медленной хоровой песне.
За наших погибших друзей
Налей нам, сестренка, налей!
Кому после битвы
Выводит молитвы
Над свежей землей соловей!
За десять лет непрерывной войны старая песня превратилась для этих людей почти в гимн. Они пели ее у костров, в тяжелых переходах, над телами мертвых товарищей. Сейчас они пели ее на свадьбе своей королевы.
Мы выпьем и снова нальем,
Мы выпьем с тобою вдвоем
За старого Брана,
Чей череп Фианна
Зарыла под этим холмом!
Харвей испытывал крайнее неудобство. Он не знал слов песни, он вообще впервые ее слышал, но из всех находившихся сейчас на свадьбе только он и представители иностранных дворов остались сидеть на своих местах, с удивлением взирая на гранарцев. Сейчас Деми как никогда четко ощущал грань, отделявшую его от этих людей. У них было общее прошлое, и такое, что не позавидуешь, но именно оно сближало сальвов в огромную семью, способную противостоять целому миру.
Мы выпьем и песню споем
Мы выпьем с тобою вдвоем
За славного Дести
И тех, кто с ним вместе
Закончил свой путь топором
— Это о твоем отце, сынок, — шепнул герцогу на ухо папаша Ламфа. — Этот куплет присочинили, когда он уже погиб в Беоте. У нас его называли «Дести», что значит по-гранарски «Птичка». Это ведь его песня, он сочинил.
Харвей медленно подавил комок в горле. «За милого Дести и тех, кто с ним вместе закончил свой путь топором».
— Но отец не закончил путь топором. — прошептал лорд. — Он умер в тюрьме.
— Разве герои умирают в тюрьме? — пожал плечами Ламфа. — Народ поет, как ему нравится.
Герцог обвел зал глазами. В том тесном кругу, в который сейчас слились все присутствовавшие гранарцы, для его отца было место. Они помнили старого лорда Деми и любили его. Но он, Харвей, явно был здесь лишним.
За тех, кто достоин!
Да здравствует воин,
Свой меч, посвятивший добру!
Песня оборвалась, и одновременно все певшие побросали свои кубки под ноги. Как же гранарцы все-таки отличались от жителей Беота, при всех обстоятельствах хранивших невозмутимость! Эти, кажется, не стеснялись своих чувств и хорошо понимали, что у себя дома могут позволить себе держаться не так, как предписано этикетом во всех цивилизованных странах.
Дерлок, залпом осушивший кубок, с такой силой швырнул его к ногам королевы, что золотой чеканный край чаши промялся внутрь.
— Последний танец, Ваше Величество. — лорд Босуорт протянул ей через стол руку.
А дальше… народ, кажется, перепился до полной потери чувства приличия. Д’Орсини — вот от кого этого меньше всего следовало ожидать — аккуратно подхватил Хельви за талию и поставил на стол, чтоб она легче могла перешагнуть в принявшие ее медвежьи лапы Дерлока. Ну не обходить же!
Королева легко спрыгнула с другой стороны стола и почти с вызовом подала Босуорту руку.
— Что станцуем?
— Лилиен Бич! Лилиен Бич! — зашелся зал.
Горец сделал музыкантам знак, и две скрипки точно сошли с ума, к ним присоединились рожок, волынка и маленькие медные тарелочки, названия которых Харвей не знал.
Двенадцать лет я в бой ходил
В полях за короля,
Но трус обманом захватил
Меня у корабля.
Я знаю, мне пришел конец,
Достался я врагу,
Но я разбойник и беглец
Я снова убегу!
После торжественного хора темп развеселой кабацкой песенки казался особенно диким. И с каждой минутой он становился все быстрее, усиленный стуком каблуков танцующих. Они-то и выбивали главный ритм, тогда как инструменты создавали только слабый фон этому жесткому буйству звука.
Вслед за королевой в широкий просвет между столами вышли многие дамы. Танцевали только молодые. Пожилые пары остались на своих местах, но тоже приняли живейшее участье в чудовищном действе, едва не ставившем весь зал на голову. Они отстукивали ритм золотыми ножами по тарелкам и кубкам. От этих нечеловечески быстрых, дробных раскатов сердце могло выскочить из груди у танцующих.
